Оригинал статьи: http://www.belgazeta.by.
ПЕРОМ И ТОПОРОМ
Автор: Янка ГРЫЛЬ, Якуб БАСКЕРВИЛЬ
Когда уходят из жизни классики, общество, как правило, обращает заинтересованный взгляд на литературу: «А что дальше?» Этот взор в глубину сокровищницы родной речи обычно меркантилен: социуму требуются не новые литературные шедевры, а «духовные отцы нации», имена которых можно использовать вместо лозунгов и знамен. Не будем уподобляться неистовым публицистам, просто рискнем по модели «Тарас на Парнасе» прогуляться среди духовных перлов отечественной литературы, чтобы определить, что ждет ее в ближайшем будущем.
АТАС НА ПАРНАСЕ
Перво-наперво упомянем осколки некогда монолитной глыбы гранита под названием «белорусская советская литература» (БСЛ). Наиболее увесистые куски ее уже растащены по хрестоматиям, и ждать, по большому счету, от нее уже нечего. На глазах у «бронзозавров», стяжавших литературные звания и премии еще в советские времена, произошла культурная революция, но они ее как-то не заметили (отреагировал один Иван Шамякин, но получилась у него кромешная чернуха). Фундаментом этой литературы были соцреализм, конфликт хорошего с еще лучшим, хромой пятистопный ямб, образ эротично склонившейся среди колосьев жнейки и переполняемого любовью тракториста. Обделенная любовью жнейка десятилетиями продолжала трудиться в той же позе, поскольку тракторист отдавал все излишки своего целомудренного чувства родному краю, в результате чего вокруг цвели васильки, папараць-кветки и прочая заимствованная из фольклора растительность…
На руинах БСЛ выделяется проза Янки Брыля: ей действительно присущи и лиризм, и психологизм, другое дело, что писатель никогда не стремился быть «властителем дум». Сложнее с народными поэтами: Нил Гилевич, по слухам, готовит к изданию собрание сочинений в 28 томах, но вряд ли 9-милионная читательская аудитория вдохновится содержимым этих фолиантов. Впрочем, отделять зерна от плевел — извечный крестьянский труд. Плодовитый, обаятельный и велеречивый Рыгор Бородулин наряду с Геннадием Буравкиным воплощает отечественное «шестидесятничество» — со всеми его плюсами и минусами, поэтому еще два места на белорусском Парнасе можно считать зарезервированными.
К обронзовевшим классикам подтягиваются литераторы поколением младше: те, кто успел вкусить славы в советские годы, но досыта так и не наелся. Во-первых, это Владимир Некляев, звонкоголосый любимец дам, которому, увы, не удалось сделать свой отъезд в Польшу и последовавший обмен любезностями с властью событием, сопоставимым с перепиской Курбского с Грозным. Во-вторых, Алесь Рязанов — поэт несопоставимо большего таланта, обретший читателя в Германии. Будь наша воля, все лавровые венки, причитающиеся поколению, следовало бы отдать ему. Но у Рязанова есть неискупимый грех перед БСЛ: он интеллектуал, а у нас такого не прощают. На родине поэта не знают, что такое «версет», поэтому «совестью нации» его никогда не назовут. Как и блистательного переводчика Василя Семуху: кто хотел, уже прочитал Гессе и Ницше по-немецки и по-русски, а тем, кто дирижирует БСЛ, ни тот, ни другой и даром не нужны.
Перешагивая посты и поколения, проторенным путем соцреалистических прозаиков-орденоносцев рвется в классики Георгий Марчук. Несмотря на присутствие некоторого дарования и госпремии, обронзоветь он не успеет: эпоха не та. Хотя в бытность Марчука руководителем «Мастацкай лiтаратуры» добрые люди регулярно распускали слух, что в Стокгольме его уже ждет Нобелевская премия.
Соцреализм как художественный метод скончался, если пользоваться диагнозом Александра Зиновьева, от «калоизлияния в мозг» где-то во второй половине 80-х. В литературу пришло «Поколение Х» (последнюю букву можно в зависимости от ситуации читать как по кириллице, так и по латинице), сразу расколовшееся у нас на «тутэйшых» и «прапорщиков Госкомпечати». «Тутэйшыя» сражались за национальное Адраджэньне. В отличие от «бронзозавров» БСЛ, они знали, что кроме пятистопного ямба существуют еще хокку, верлибр, гекзаметр (и детектив!), видели в белорусской литературе массу ниш, скроенных по европейским лекалам, и честно пытались их занять.
Приписываемая Максиму Богдановичу теория «ускоренного литературного развития» не помогла: занять все ниши не хватило сил. Но кое-какой европейский вектор на наших болотистых почвах «тутэйшыя», несомненно, начертили. Их дальнейшая судьба связана с нравственным и политическим фиаско Адраджэньня. Многие вместо художественного поиска занялись поиском грантов (к чему это приводит, вам доходчиво объяснят по БТ). Адама Глобуса повлекли мутные воды издательского бизнеса, где ему удалось открыть первый в Беларуси литературный конвейер по производству масскульта, Сергей Дубовец превратился в идеолога, Игоря Бобкова увлекла философская стезя, а талантливый, но прямолинейный Анатоль Сыс предпочел Музам Бахуса, вследствие чего от него шарахаются даже «аднадумцы»-однокашники.
«Прапорщики Госкомпечати», тихо матеря лишенную литературного вкуса власть, потихоньку заняли посты в литизданиях и принялись печатать друг друга. Литератора этой генерации очень легко узнать: после третьей рюмки он клеймит режим, после четвертой бредет к себе в редакцию вырезать из текстов прилагательные «белы», «чырвоны», «бел-чырвона-белы» и существительное «пагоня». Лучшей характеристикой литературного наследия поколения будет цитата из классика братской русской литературы Сорокина: «Наши толстые литературные журналы — это выгребные ямы, зарастающие травой забвения».
Впрочем, один жанр в белорусской литературе обрел благодаря «прапорщикам» второе дыхание: накануне смены руководства СП они написали рекордное количество анонимок на Ольгу Ипатову. В истории отечественной афористики, безусловно, останется Виктор Правдин: на Неделе еврейской культуры, совершенно справедливо охарактеризовав еврейский народ как «народ Книги», белорусский народ писатель назвал «народом с хлебом-солью». Так и поделили: вам — Писание, а нам — чарка и шкварка…
В 90-е наконец появилось поколение, настроенное делать литературу, а не политику, карьеру или дачу на Лысой горе. Начало было комичным: литобъединение «Бумбамлiт» бренчало в жестяные тазы, повторяя пройденное итальянским или русским футуризмом 100 лет назад. Был и соблазн «занимать ниши» и получать гранты, унаследованный от «тутэйшых». Тем не менее сегодняшний день белорусской литературы — это поэзия Андрея Ходановича, Михася Боярина, Виктора Жибуля, Вальжины Морт, проза Ильи Сина, эссеистика Юрася Борисевича. Многим это поколение обязано действительно неординарной фигуре Валентина Акудовича: будучи значительно старше, он воплощает для тридцатилетних ту степень интеллектуальной независимости и самодостаточности, которой им хотелось бы достигнуть. Образование, полученное не из третьих рук, и вкус, воспитанный не на учебниках, заставляют говорить об этой поросли как о явлении европейском по духу. На смену уже идут «двадцатилетние» — скажем, Антон Тарас («самый младший»). Правда, книги перечисленных авторов чаще выходят за пределами их отечества, чем в оном, но особого значения в ситуации, когда писателей больше, чем читателей, это не имеет.
ОТ ОСИНЫ НЕ РОДЯТСЯ АПЕЛЬСИНЫ
Комплекс Великой Литературы мы, безусловно, унаследовали от Большого Брата, позабыв при этом, что у белорусов нет ни мессианской идеологии, ни российских пространств, ни российской истории (есть своя, но мы ее переписываем с такой регулярностью, что сами уже запутались). Зато литература как таковая у нас, слава Богу, есть, и ее развитие зависит от нескольких факторов.
Язык. На памятном ток-шоу «Выбор» обе стороны дружно сошлись во мнении: белорусскому языку жить и цвести. Правда, понимание причин этого цветения оказалось совершенно разным: интеллигенция наивно верит, что массы когда-нибудь заговорят на рафинированно-чистом белорусском литературном языке, массы же убеждены (хотя и не осознают этого), что «матчына мова» будет прирастать «трасянкай». При естественном развитии событий происходило бы и то, и другое: стихийная демократизация языка «снизу» и его кропотливое, ювелирное возделывание «сверху». Примеров можно привести достаточно: и становление американского английского, и развитие литературного русского в течение XVIII-XIX веков, и освобождение от академических языковых пут, произошедшее в прошлом столетии во французской литературе. Беда в том, что вопрос о языке у нас носит выраженный политический характер, а все предложения по его решению напоминают проекты постройки резерваций по лингвистическому признаку. Пока «тарашкевица» одной частью общества расценивается как несанкционированный митинг, а русскоязычие считается другим сегментом социума косвенной поддержкой власти, о решении языковой проблемы можно забыть.
Национальное Возрождение. Если на заре 90-х им грезили политические партии, то теперь — разве что рыцарские клубы. Наши политические лидеры постперестроечной поры слабо понимали, что нация объединяется на базе прошлого, но во имя будущего. И подхватить выпавший из их рук «бел-чырвона-белы сцяг» сможет тот, кто предложит приемлемую для общества программу перспективного развития, а не тот, кто умудрится воткнуть в каждое существительное белорусского языка максимальное количество мягких знаков или без запинки перечислить предков Витовта вплоть до двенадцатого колена. «Возвращение к истокам» — не панацея для нации и литературы. Столетие назад в маленькой Ирландии, примостившейся по соседству с большой Англией, тоже было «Гэльское Возрождение». Причем посерьезней нашего: с Дублинским пасхальным восстанием 1916г. и повешенными инсургентами. Возрождение воспевало бардов с лютнями и Кухулинов с мечами и дало миру нобелевского лауреата Уильяма Батлера Йейтса, действительно великого поэта, воскресившего дух национал-романтизма. Но второй ирландец с мировым именем — Джеймс Джойс, автор «Улисса», сбежал подальше от этой бутафорской архаики в Европу. Его примеру последовал третий — Сэмюэль Беккет, опять же лауреат Нобелевской премии. По-ирландски никто не заговорил, но целая страна обрела действительно великую литературу.
Литература и читатель. Популярная среди наиболее прогрессивных представителей БСЛ байка о том, что стоит ввести их произведения в школьную программу и тиражи опять подскочат до отметки в несколько десятков тысяч экземпляров, а народ начнет разговаривать на языке академического «Тлумачальнага сло╒нiка беларускай мовы», относятся к жанру «фэнтэзи». Тиражи художественной литературы падают везде. Даже в необъятной России нормальным для хорошей прозы (не говоря уж о стихах) считается тираж 5 тыс. экз. Европейские писатели и вовсе рады даже сотне проданных книг. Насущная задача — восстановить статус печатного слова вообще и культуры в обществе, а не наштамповать новых лауреатов. Сегодняшняя госмашина не в состоянии сделать этого: высшая планка ее эстетических потребностей — «Славянский базар».
Литература и власть. Давайте взглянем правде в глаза: опыт высочайшей опеки белорусской культуры — нескончаемая летопись литературного сервилизма и двоедушия. Но и в этой ситуации у Александра Григорьевича Лукашенко не нашлось своего Алексея Николаевича Толстого, который написал бы о нем роман «Петр I». Государство не может профинансировать даже пресловутый «холдинг», собранный из ошметков белорусских журналов и укомплектованный прапорщиками Госкомпечати. Спонсоры и меценаты? Это у австрийцев есть красивая легенда, как пожелавший остаться неизвестным (!!!) благодетель передал великому философу Людвигу Витгенштейну круглую сумму, чтоб тот разделил ее между наиболее даровитыми поэтами. Витгентштейн не ошибся: выбрал Георга Тракля и Райнера Мария Рильке. У нас никакое ЗАО «Белбредвторгазчермет» не отстегнет даже замусоленной стодолларовой купюры на издание подающего надежды поэта или прозаика. Поэтому лучший выход из кризисной ситуации с инвестициями в литературу — добровольный уход государства из этой сферы. Сэкономленные деньги можно направить на укрепление «органов» или строительство Национальной библиотеки. Молодые белорусские литераторы издаются в Варшаве, Белостоке, Москве, Санкт-Петербурге, Смоленске, Киеве, Праге, десятками подборок и целых сборников «висят» в Интернете… Может, лучше просто не мешать им искать спонсоров и издателей на родине и грантодателей на чужбине?
P.S. Статьи принято заканчивать на оптимистической ноте. Вот она: у нас есть современная белорусская литература. Пускай не Великая, но вполне читабельная. Она в довольно отдаленном родстве с Союзом писателей, Министерством культуры и Министерством образования. Узок круг ее читателей, страшно далеки они от народа. Но духовный потенциал любой нации искони измерялся не тем, сколько прочитано, а тем, что написано. «Давайте заводить архивы, над рукописями корпеть?»
|
